Под национальным образованием чаще всего подразумевают этнокультурную среду, в которой происходит сохранение и трансляция духовного и культурно-исторического наследия этноса. В таком смысле о современной системе образования Беларуси говорить затруднительно, поскольку она не является этнически ориентированной. Проект трансляции этничности потерпел крах после референдума1995 г. Сегодня на беларуском языке по данным официальной статистики обучается 16,6 % школьников и 0,2% студентов вузов (Национальный статистический комитет Республики Беларусь, 2013. С. 67,158). Но это не означает, что строительство национальной системы образования прервалось в 1995 г. Оно продолжается, но теперь уже как идеологический инструмент не этнического государства, а государства как политического сообщества. Конечно, о воспитании либерального субъекта или культивирования государственной рациональности в европейском смысле речь не идет. Но определенные идеологические функции система образования выполняет,и делает она это используя те же стратегии различения и преодоления разрывов, с помощью которых происходит манипулирование смыслами во всех национальных идеологиях. Однако тот образ самобытности беларуского образования, который культивируется властью, лишь тормозит модернизацию этой отрасли и усугубляет кризис национальной школы. Вся история беларуского образования последнего двадцатилетия является цепью неудачных реформ, проводившихся под знаком утверждения беларуской особенности и даже исключительности. Нельзя сказать, что до этого удача сопутствовала преобразованиям в системе образования. Но то был общий для всего СССР процесс реформирования и переживания негативных последствий восьми советских реформ. Во всяком случае, претендовать на самобытность никому в БССР не приходило в голову. Однако после 1991 г. короткие периоды открытости мировым трендам в развитии образования регулярно сменялись изоляционизмом и поиском особого пути. Начало 90-х гг. в странах восточной и центральной Европы ознаменовалось поиском путей перехода к новой архитектуре образования. Наши соседи искали стратегии модернизации своих систем образования, ориентируясь на мировых лидеров в этой области. К этому времени в высшем образовании уже сформировалось понимание неизбежности отказа от т.н. философии длинных циклов, сложившейся еще в начале 19 века. На смену советской модели с ее пятилетним сроками обучения приходила более гибкая американо-британская система двух циклов высшего образования, которые часто называли бакалавриатом и магистратурой. Считалось, что переход к этой новой архитектуре должен быть постепенным и на какое-то время придется сохранять промежуточную квалификацию специалиста. Промежуточную - между бакалавром и магистром. Но только не в Беларуси, где в поисках самобытности был изобретен химерический образ бакалавра как специалиста с дополнительной фундаментальной подготовкой. Реформа 1994 г. предоставляла право на получение академической степени бакалавра студентам, успешно прошедшим программу обучения в 300 часов дополнительно к программе высшего образования. Видимо, изобретали такого бакалавриата желали удивить весь мир невиданной фундаментальностью этой академической степени и национальным своеобразием беларуской системы образования. Временами поиск самобытности сменялся короткими периодами здравомыслия. В конце 90-х начался переход к двенадцатилетней школе, а начало двухтысячных было отмечено попыткой интеграции беларуского высшего образования в Болонский процесс. Но, начиная с 2004 г., эти процессы интернационализации стали рассматриваться как угроза национальной безопасности. Желание отгородить Беларусь от тлетворного влияния заграницы привело к самоизоляции образования и последовательному замуровыванию всех каналов инфильтрации чужих ценностей. Чужих как чуждых и враждебных. Болезненный страх перед превращением школы в открытое пространство, “проходной двор” (Александр Радьков) был вполне оправдан. Модернизация образования несла угрозу, поскольку делала очевидным не только отсталость школы, но и несовместимость беларуской авторитарной модели управления системой образования с европейскими академическими ценностями. У власти было две возможности: пожертвовать модернизацией во имя сохранения режима или решиться на модернизацию образования, прежде всего, высшего, выстроив защитный барьер между обществом и университетом. Автономность учреждений образования – это традиционная для Европы форма контракта между властью и академией, позволяющая ограничить свободу мысли и слова границами университетского кампуса. Даже довольно антидемократические режимы в прошлом ухитрялись уживаться с академическими сообществами, в которых власть силы отступала перед силой разума. Но такая изощренная стратегия имела мало шансов на успех у беларуской власти. Значительно больше шансов было у стратегии отказа от модернизации под предлогом ее враждебности нашей национальной самобытности. У такой образовательной политики с некоторым опозданием появилась и своя мифология. Как и любой современный политический миф, миф беларуской национальной самобытности имеет грамматику, основанную на: - высвобождении и распознавании своей отличности от других - архаизме, отвергающем современность во имя утопической реставрации прошлого - пренебрежении законами логики и здравого смысла. Эта грамматика мифа национального образования оформилась тогда, когда интуитивная политика изоляционизма потребовала своего оправдания и массовой поддержки. Как можно увидеть ниже казенные нарративы отчетливо выстраиваются в соответствии с тремя принципами мифотворчеств 21 мая 2008 года в газете «Советская Белоруссия» была опубликована программная статья академика Рубинова «Педагогический зуд реформаторства»(Рубинов,2008), в которой первый заместитель главы Администрации Президента разъяснял, что из-за особой природы беларуской нации нам надо держаться как можно дальше от всяких западных соблазнов. «Говорят, что для русского хорошо, то для немца смерть. Но ведь часто справедливо и обратное», - писал академик. Вот, например, двенадцатилетняя школа – это на Западе она благо, потому что смягчает последствия безработицы. «И чем держать молодых людей на пособии по безработице, лучше лишних два года продержать их в школе» - заключает высокопоставленный ученый чиновник. А в Беларуси от двенадцатилетней школы только вред. У нас дефицит рабочих рук, стремительно растет армия пенсионеров, остро стоит демографическая проблема. А мы хотим посадить на шею трудящейся части населения взрослую молодежь, которая лишний год будет оставаться в школе. Или другой пример вредоносных для беларусов западных обычаев – задуманная реформа по введению бакалавриата и магистратуры в вузах. Это на западе такая система вполне оправдана. «Для западного образа жизни разделение высшего образования на две ступени удобно,- пишет академик,- так как там молодежь очень подвижная и легко переезжает из одной страны в другую… А у нас, получив за бесплатно бакалавра здесь, можно затем два года доучиться на Западе да там остаться….Хорошо, что Президент вовремя остановил эту ненужную и даже вредную затею» Видимо, у беларусов свой, глубоко самобытный путь. Про Болонскую модель академик Рубинов пишет так: «Подготовка специалиста с высшим образованием разделяется на две ступени. Первая занимает 3-4 года и дает общую подготовку к специальности, но не саму специальность. Выпускник этой ступени – бакалавр – это полуфабрикат, раньше такой вариант назывался у нас незаконченным высшим образованием. Вторая ступень, магистратура, обеспечивает уже получение конкретной специальности… Для нас такой вариант совершенно не подходит. Недоучки в виде бакалавров нам не нужны, а гонять студентов по городам и весям с первой ступени на вторую – это только дезорганизовывать весь процесс. Воистину, что для немца хорошо, то для белоруса во многих случаях совсем неприемлемо». Однако в случае Болонской модели белорусу смерть не только от того, что подходит немцу. Оказывается, что с казахами, русскими, армянами и другими участниками Болонского процесса из СНГ нам также не по пути. Но чтобы в таком вызывающем противопоставлении себя всему человечеству не чувствовать себя совсем уж одиноко, беларусам приходится самоизоляцию компенсировать мифологической архаизацией - фантастической и фальшивой причастностью к прошлой и уже исчерпавшей себя традиции. Беларусь объявляется единственной верной наследницей советской школы. Такая «ресоветизация» является бесплодным историческим маскарадом, поскольку всякая реальная связь с этим прошлым типом школы уже утрачена. Маска должна скрывать и оправдывать уродливую самобытность беларуской системы образования, культивируя чувство причастности к чужой и прошедшей славе. Но особенно заметна «ограниченная рациональность» официального мифа о самобытности беларуского образования тогда, когда при столкновении с реальностью политика самоизоляции начинает трещать по швам. Перед лицом дефицита средств для финансирования образования казенная мифология совсем отрывается от законов логики. Не смущаясь всеми прежними предостережениями против враждебности коротких циклов образования природе беларусов и не порывая с прежней мифологией самобытности, чиновники выстаивают совсем уж алогичное объяснение очередного этапа «шлифовки» ( слово «реформа» находится под запретом) образовательной системы. Новую вспышку мифотворческой энергии вызвала работа над новым Кодексом об образовании. Видимо, поиск особого беларуского пути и на этот раз увенчался успехом. Усилия отечественных парламентариев по оправданию законодательных новел в период их работы над Кодексом заслуживают внимания в плане дальнейшего обогащения национального мифа. В Образовательном кодексе предлагалось сократить продолжительность обучения на один год. «Высшее образование можно будет получить за период от трех до пяти лет», - обрадовал граждан Беларуси в то время председатель комиссии по образованию, культуре, науке и научно- техническому прогрессу Палаты представителей Национального собрания Владимир Зданович. Это бакалавры после 3- 4 лет обучения в европейских университетах остаются «недоучками» и им надо завершать свою профессиональную подготовку в магистратуре. Беларуский рецепт иной. Мы здесь за 3-4 года подготовим профессионала без всякой магистратуры. Магистратура предназначена для тех, кто занимается наукой,- разъясняет Владимир Зданович. «Если мы начнем выстраивать цепочку дошкольное – 12-летнее общее среднее образование – первая ступень обучения в вузе – вторая ступень, то человеку после ее прохождения пора выходить на пенсию». Сделать магистратуру профессиональной Беларусь пока позволить себе не может, утверждает парламентарий. Иначе придется увеличивать срок выхода на пенсию (Зданович, 2007).Так что если не хотите увеличения пенсионного возраста, то принимайте беларуский knowhow. Видимо, от такого рецепта не поздоровится и немцам, и казахам, а беларусу – в самый раз. Никакой логики в таком прихотливом смешении нарративов Рубинова и Здановича усмотреть нельзя, но ее и не стоит ждать от «ограниченной рациональности» мифа о самобытности беларуского образования. Кажется, что опьянение мифотворчеством тогда зашло так далеко, что депутаты и чиновники были готовы с гордостью предъявить эту самобытность всему миру и не сомневались, что она не помешает вступить в Болонский процесс. Тем более, что выгода такой образовательной архитектуры всем очевидна. И государству, и гражданам нашей страны. Сократив на год или два продолжительность обучения, можно сберечь немало бюджетных средств. Да и тем, кто сам платит за обучение, диплом обойдется дешевле. Об этом говорила в то время член комиссии по образованию Галина Юргелевич(Листопадов, 2010). Наконец, иностранных студентов могут привлечь сокращенные сроки получения высшего образования. Ну, их не жалко, они потом смогут завершить образование в магистратуре за рубежом. А беларусы должны верить, что у них диплом специалиста, а не какого-то «недоучки-бакалавра». После неудачной попытки присоединиться к Европейскому пространству высшего образования в начале 2012 г., появилась некоторая критичность в оценке достоинств своей образовательной системы. Однако было бы самообольщением полагать, что в головах мифотворцев не зреет очередной план укрепления самобытности беларуского образования. В 2012 г. уже было высказано пожелание увеличить продолжительность производственной практики для студентов. Александр Лукашенко предложил так построить образовательный цикл в высшей школе: студенты«два года … должны «грызть» науку в стенах академии, университетов, институтов, а остальные два года, если мы сокращаем с пяти до четырех лет срок обучения по некоторым специальностям, они должны быть на конкретном производстве… Сегодня основные знания там. И преподаватель будет учиться, как возделывать какие-то сельскохозяйственные культуры и как создавать нефтехимическую, химическую продукцию, и таким образом подтянется до уровня производства, и студент. Это очень важно» (Лукашенко, 2012).Беларуской высшей школе, конечно, сильно недостает связи с рынком труда, но предложение президента очень напоминает реформу Сапармурада Ниязова 2003 года, которая окончательно разрушилавысшую школу Туркмении, хотя и сделала ее ни на что не похожей.И у Беларуси есть все шансы пойти по пути такой самобытности. История реформирования беларуской средней и высшей школы показала, что под маской самобытности скрывалась не только социальная перверсия, вызванная страхом перед пугающими масштабами мировых трендов реформирования этой сферы общественной жизни, но и попытка убедить общество, что обычные закономерности развития школы теряют свою силу при столкновении с уникальностью беларусов. Владимир Дунаев