Інтэрв’ю з Розай Турарбекавай, дацэнт, ФМА БДУ (зволена ў лютым 2022)

Рэпрэсіі ў акадэмічнай супольнасці для Беларусі не новыя і адбываліся задоўга да 2020. Канешне, зараз сітуацыя беспрэцэдэнтная і колькасць зволеных ці сышоўшых выкладчыкаў налічвае сотні. І, здавалася б, нязгодных ужо вышчамілі ці ёсць адчуванне, што гайкі ўсё больш закручваюцца?

На самом деле увольнения в настоящий момент массовые, и говорить о волне репрессий внутри системы образования я бы, наверное, начинала не с 20го года. Тогда увольнения были, они насчитывали десятки буквально преподавателей. Но для БГУ это были эти единичные случаи. И мне кажется, это было связано как раз именно с желанием сохранить профессорско-преподавательский состав. Как будто имела место достаточно трезвая оценка того, насколько это повлияет на учебный процесс, на качество, на вообще выполнение в конечном итоге учебного плана. А вот чем там руководствовались в других ВУЗах, когда увольняли, выкидывали людей на улицу десятками, мне сложно сказать.

Из того, что я наблюдала изнутри, логика была следующая: до тех пор, пока не была выстроена вот эта система репрессий внутри, такая общая была среда, где не хотели привлекать внимание, избегали скандалов. Ведь БГУ это флагман, тут лучшие кадры, научные школы, которые складывались годами. И это все, мне кажется, играло на устойчивость системы.

Но в учебную систему стала встраиваться система репрессий уже в октябре 2020, когда стали присылать проректоров по безопасности. Вначале они присутствовали неформально, не было такой позиции с полномочиями официальными, но они уже начали действовать. А где-то примерно с весны 2021 проректора по безопасности уже официально получили свои обязанности. В том числе, они получили право подписи при приёме на работу. Вот если раньше, насколько я помню, внизу заявления стояла подпись заведующего кафедрой, потом была декана, потом уже ректора или проректора, то теперь подпись заведующего кафедрой убирали. То есть, мы с вами констатируем факт изменения на институциональном уровне.

А массовые увольнения начинаются в ноябре 21го и январе 22го года. Тогда пришли списки, и увольнения уже были организованы системно по факультетам. И все списки делились на две части: в первой преподаватели и административный персонал, которые должны быть уволены (по 3-4 человека на факультет), во второй – те, с кем нужно провести воспитательные беседы. В этот второй список попадали те люди, которые тоже были замечены в каких-то там не таких активностях, выраженной какой-то позиции, но, видимо, недостаточно активно, чтобы претендовать на увольнение.

Собственно говоря, целью являлись даже не те, которых увольняли. Большинство из них как раз были морально готовы. Целью было все остальное академическое сообщество. Их запугивали, чтобы привести в состояние полного послушания чтобы никому и в голову не приходило проявлять свою гражданскую активность.

По мере развития ситуации в самой Беларуси репрессии не прекращаются и институт репрессий внутри академии тоже совершенствуется и расширяется. Его инструменты тоже становятся более разнообразными. И в эту машину давления на академическое сообщество начинают вовлекаться не только деканы и заместители декана, теперь уже репрессии существуют и на уровне заведующих кафедрой. Вторая волна репрессий и бесед, которая прокатилась в марте 2022 года, была связана с позицией по поводу войны в Украине, и затронула тех, кто выражали свою гражданскую или исследовательскую позицию.

А ёсць іншыя рэпрэсіі ў дачыненні да выкладчыкаў, акром размоваў і звальненняў?

Конечно. У нас на факультете [ФМО – прим. ред.] не стоит вопрос о финансировании лабораторий, нет таких научно-исследовательских работ, как например на химическом или биологическом факультете. Но на нашем факультете был случай. Когда вставал вопрос о том, чтобы предоставить преподавателю возможность дополнительного заработка (дополнительную четверть ставки), то ему отказывали из-за позиции. Причем этот отказ был на уровне проректора по безопасности, потому что это люди, которые не заслуживают доверия, чтобы им давать дополнительные возможности от университета. Можно считать, что это тоже такой вид наказания, да? Да.

И ведь беседы эти, это их не просто предупреждают. Преподавателей заставляли подписывать бумагу о том, что они предупреждены об ответственности.

Адказнасці за што?

А вот я точную формулировку, к сожалению, не знаю, со мной беседы не проводились. Мне объясняли, что об ответственности за нарушение внутреннего распорядка. Кстати говоря, к нарушениям внутреннего распорядка могут быть отнесены и административные задержания. В этом случае они предупреждены о том, что если это произойдет, то дальнейшие санкции вплоть до увольнения являются, так скажем, вполне законными.

Сейчас идет преследование свободных независимых профсоюзов. Были обыски в офисе Свободного профсоюза, были изъяты бумаги, в том числе списков членов. Насколько я понимаю, сейчас может начаться работа по этим спискам, и вот ласточки уже полетели. Я знаю про ситуацию, когда на профилактической беседе с деканом в качестве предложения было предложено, например, обратно вернуться в государственный профсоюз.

А вас за што звольнілі? Зразумела, што за пазіцыю, але за што менавіта?

За то, что я член свободного профсоюза, за то, что была слишком активной. Ещё я выступила в первом видеообращении, потом под вторым видеообращением я подписалась. Я подписывала всё что только возможно, письма, обращения, наверное, нет такого обращения от академического сообщества, которое бы я не подписывала. Уже не говоря о моей позиции в социальных сетях, о чем было прекрасно известно моему руководству. Формально со мной была проведена профилактическая беседа где-то примерно, по-моему, в ноябре 20го года.

Меня выдавливали планомерно и долго, два раза переписали контракт.

Змяншалі нагрузку?

Первый раз переписывание контракта было связано с тем, что я выходила на конкурс на должность. В итоге конкурс прошёл, но результатов не было, как-то замялось.  

И вот мне подписали контракт на один год. Но вообще-то в моем случае это оскорбление, со мной подписывали 5-летние контракты последние 20 лет. Я пришла выяснить в чем дело, говорила, что у меня есть какие-то права. Но это не было принято во внимание.

Я думала пойти в докторантуру, но потом передумала уходить. С 1 сентября мне сократили нагрузку, хотя у меня была предварительная договоренность с заведующим кафедры, что мне дадут ставку. Но декан не подписала, и мне дали только половину ставки. Опять я шла к декану, и это был нелицеприятный разговор. Мне было сказано, что вот так и никак иначе. Мол, вы хотели же в докторантуру ходить? Я отвечаю, что передумала и что заведующий кафедрой об этом знает. Я тогда хотела уволиться, конечно. Мне было крайне неприятно, но я этого не сделала.

Я думала о том, что через год закончатся мои полставки и, скорее всего, по истечению контракта мы с БГУ попрощаемся. Но не тут-то было. В ноябре 2021 года меня вызвала декан, прямо сказала, что пришли списки из КГБ и предложила уйти самостоятельно. Если не так, то ей было предложено фиксировать дисциплинарные нарушения (например, опоздания). Я взяла время подумать, думала в течение месяца, и у нас состоялся второй разговор. По его результатам со скрипом договорились, что я уйду сама после сессии. Морально и психологически такое давление в течение почти года сказалось. Это было очень тяжелое решение для меня.

Если бы меня уволили не по соглашению сторон, меня нигде бы не приняли на работу. Нигде вообще. Вы знаете эту практику сейчас, когда вас увольняют, если это происходит при весьма подозрительных обстоятельствах, то работодатель запрашивает рекомендации по вашему последнему месту работы, когда вы подаете свои документы. И в этом случае вам пишут такую характеристику, после которой максимум, что вам светит это быть уборщицей в подъезде. Исключением являются частные структуры.

Поэтому, когда увольняют сегодня преподавателей, то им говорят, мол, мы вас увольняем, но с хорошей характеристикой. Либо мы вас увольняем так, что вы после этого работу в стране просто не найдете. Далеко не все крупные коммерческие структуры готовы принимать таких людей на работу. То есть, уволить таким образом, значит оставить человека без средств к существованию на самом деле.

И я написала заявление по собственному желанию. Хотя там можно было бы сопротивляться, как профессор Абрашина-Жадаева. Но в конечном итоге даже при таком авторитете непререкаемом, как у Натальи Абрашиной-Жадаевой, с ней поступили ровно так, как всех и запугивали. Если сопротивляться системе, то, конечно, надо было именно так. Но редко какой человек там выступает. Редко вообще в публичном пространстве люди заявляют о том, что с ними не так обращаются. Потому что им внушается мысль о том, что если он не будет привлекать внимания, если он так публично не будет выступать, то значит, у него больше шансов устроиться на работу или вернуться назад. Понимаете, это какие-то такие странные вещи, но люди в это верят.

В целом, так принято в системе государственного высшего образования, что если ты не будешь привлекать к себе внимание, значит, ты не будешь считаться скандальным человеком. Если ты не будешь считаться скандальным человеком, у тебя возрастает шанс приема на работу или возвращения.

Еще многое, конечно, зависит от того, кто конкретно ведет беседы. Но в нашем случае это были люди воспитанные и адекватные, по крайней мере, не было никаких дополнительных угроз. То есть все прекрасно понимали, никому уже не выговаривали. А есть места, где администрация как комиссары, стараются.

А ці значыць гэта, што ва ўніверсітэтах засталіся толькі тыя, хто згодныя з тым што адбываецца?

Нет. Потому что таких было много, кто были активны или проявляли какую-то активность, а потом перестали. И они вроде как находятся пока вне зоны внимания. Но активные люди, которые ходили на пикеты, продолжают оставаться в зоне риска. И их восприятие таково, мол, я доработаю по контракту, и меня, наверное, уволят. Вот это чувство страха и небезопасности, неопределенности будущего. Это очень сильно психологически давит. И с каждым разом, с каждым новым увольнением это ощущение опасности возрастает.

И общая моральная обстановка очень тяжёлая. А ещё постоянная смена руководства. Получается такое чувство внутренней тревожности и нестабильности внутри самой системы. Приходят на руководящие должности люди, например, готовые доказывать свою лояльность этому режиму. И то, как они себя ведут, тоже вызывает неприязнь, отторжение,

А на место уволенных, принимают кого-то. Менее квалифицированных и слишком молодых, неопытных берут на работу. А это все рождает ощущение неясности правил, которые были казалось незыблемыми. Вот эти неформальные правила внутри академического сообщества. И сейчас эти правила неформальные и разрушаются. И это порождает ощущение такой тревоги, неуверенности в будущем.

А самое главное вот этой траектории академической карьеры. Мне, возмущенные профессора в возрасте, говорят: «Ну, ты представляешь, что это декан, а там степень кандидатская, и это доцент. Это тогда, когда на факультете столько профессоров, докторов наук».

В БГУ не кадровый голод. В целом есть кому работать. Но, во-первых, качество. Во-вторых, есть курсы особенные, которые могут читать только определенные специалисты. Может быть, для гуманитарных направлений это не такая проблема большая, потому что не сразу становится очевидным их компетенция. А вот что касается математиков, физиков, химиков – там же некомпетентность становится очевидной абсолютно сразу.

И в этой связи, представители естественных и точных наук констатируют на сегодняшний день деградацию. Про гуманитарные дисциплины мы можем говорить - дискредитацию.

А заниматься производством кадров или, скажем, давать образование по таким очень сложным дисциплинам [тоже должны специалисты], опять-таки, обращаясь к примеру Абрашиной-Жадаевой, потому что там математическая физика. Человек посвятил работе этой кафедры 20 лет, она создала научную школу. А как можно найти замену такому человеку, вырастить физика?

Этой проблеме специально посвящены публикации в рамках профсоюзного канала. Кого увольняют? Кто эти люди? Что это за специалисты? Какие за ними стоят научные достижения, вклады и проекты, и так далее, и тому подобное. Когда вы смотрите на эту картину не через опцию статистики. Вот уволено было 50 человек, за два месяца. А на самом деле значительно больше, потому что многие просто не заявляли. Это же увольнение, там за каждым его социальный капитал, настоящий научный капитал. Тем более в рамках БГУ, где собирались все самые лучшие.

Як вы лічыце, якую стратэгію варта займаць адносна беларускай акадэміі? Ці варта зволеным выкладчыкам аб’ядноўвацца?

Мне сложно сказать. По крайней мере, тех, кто был уволен из нас, было так много, что теперь можно создавать параллельно Национальный университет, хоть это звучит дорого, фантастично и горько. Но что-то в этом роде необходимо. Нужны альтернативные структуры, это да, потому что иначе это распыление, это разбегаться в разные стороны, это утрата социального капитала безвозвратно. Есть, конечно, пример Европейского гуманитарного университета, но для этого надо решить существующие там проблемы.

То бок, ёсць сэнс акумуляваць усіх у адными месцы, каб пасля хутка вярнуць гэты сацыяльны капітал у Беларусь?

Может, в одном месте, может быть, в двух-трех местах, но не так как сейчас. Теперь каждый сам за себя. И это уже утрата. Мне кажется, надо побороться за это.

А што наконт супрацы з БДУ? Ці маюць замежныя актары спыняць усе кантакты з дыскрэдытаванымі структурамі ці, хутчэй, прымяняць асабістыя санкцыі?

Да, скорее второе. В данном случае мы с вами прямо говорим о санкциях в отношении всех высших учебных заведений. Несмотря на свое эмоционально негативное отношение к тем, кто остался (я имею в виду руководство, которое принимало участие в моем увольнении), я не могу так относиться к факультету, в который в свое время вложила большую часть моей профессиональной жизни. Я не хочу наблюдать крах факультета международных отношений. Хотя сейчас очень тяжело говорить о международных отношениях. Но я хочу, чтобы сохранилась эта школа, этот институт. Я знаю, что там еще есть люди, которые продолжают выполнять свой профессиональный долг.

Вот и придет время, и я надеюсь, что откроется второе дыхание. Ведь куда нашим детям поступать? Далеко не все могут уехать. Сейчас, очевидно, будет обнищание населения. Очень мало кто сможет позволить платное образование. А изоляция системы высшего образования в Беларуси будет способствовать ее одичанию.